Или больница, или тюрьма. Почему у нас нет нормальной лексики для секса?

 Заняться любовью — слишком сериально, потрахаться — слишком грубо, как же ей это предложить? Об изменчивости лексики интимной сферы рассуждает сотрудница кафедры русского языка лингвистического института.
 Язык эволюционирует куда быстрее, чем биологический вид — чем вы, сосна или воробей. Сегодня он меняется с такой быстротой, что любой человек может наблюдать эти изменения на протяжении своей жизни. Когда мне было двадцать, в русском языке появилось и закрепилось новое слово. Сейчас оно очень востребовано: гугл за доли секунды находит 1 350 000 примеров — и даже странно, что относительно недавно его не было.
Это слово трахаться.
«А что же было? Что вы говорили до этого?» — спрашивает меня сын.
Да собственно… ничего.

 В прямом значении, в отличие от переносного, для приличных девочек и мальчиков он был неприемлем. Доносившиеся из других социальных кругов сношаться, совокупляться, уже не говорю о случаться, воспринимались, как и сейчас, монстриками из лингвистической кунсткамеры. Поэтому — ничего. «Они там это самое». «А вы с Димой уже того?» «Мы пока ничего такого». Полная безглагольность.
Трахаться утверждалось в общенародном языке (точнее, в общерусском арго) с начала до конца 1980-х, пока не стало известно каждому, от академика до шахтера. Быстрый успех слова, конечно, объяснялся острым дефицитом в русском языке обозначений физической любви мало-мальски нейтральных — если не положительных, то хотя бы не отрицательных. Новый глагол был куда более нейтральным, чем остальные, при этом абсолютно неформальным, но главное — у него было все в порядке с социальными коннотациями: студенческая среда. С его воцарением стало можно хотя бы назвать, чего именно вы с Димой не делали в походе — или делали. Уже слава богу.
И вот прошло 30 лет, а в нашем распоряжении все тот же глагол, с помощью которого худо-бедно можно констатировать — было или не было. Но который нельзя вставить в песню, в стихи, как, например, украинское кохаться: «Кохайся, кохайся зi мною». Да и сказать «давай потрахаемся» не самая возбуждающая опция. Эконом-слово.
Это неудивительно, ведь глаголу трахаться изначально недоставало нейтральности из-за его считываемой образности. Переносное значение развилось на базе предыдущего значения глагола «бить, ударять», как считается, по аналогии с английским to bonk.

 Поначалу неологизм жил в качестве элемента групповых сленгов, жаргонов того или иного вуза, даже отдельной компании, наряду с аналогичными грохаться, периться, тыкаться, факаться и т. д. Уподобление секса ударам, хлопанью, стуку или какой-то другой физической деятельности, работе — стандартный перенос значения. Взять вышеупомянутое английское to bonk или всякие to rum, to screw, to grind, to shag (среди их значений — «утрамбовывать»; «ввинчивать»; «растирать»; «взрыхлять»).
Если верить словарям синонимов русского языка, и у нас в некоторых языковых подпространствах бытуют аналогичные по семантике бухать-бахать, пихаться-пилиться. Вообще, чтобы прочувствовать проблему, полезно ознакомиться с синонимическим рядом русскихглаголов, обозначающих секс.  Вот эти примечательные слова:

 Правда, в силу своей природы словари отстают от реальной языковой ситуации, и от многих синонимов попахивает нафталином (в частности, от неодобрительно-оценочных, в том числе с религиозным оттенком — грешить, шашни).
Тем не менее очевидно, что почти все эти слова имеют безрадостные социальные коннотации: это язык или «архипелага „Гараж“» (выражение А. Коха), или милицейского протокола, разбавленный животноводческой терминологией. Что касается образности, то, помимо ударов, второй по популярности метафорой секса неожиданно служит работа, тяжелая и нудная.
Добавление к ряду стыдливо исключенных табуированных глаголов, включая приставочные, сделает картину более реалистичной. Затем допишем неизвестные составителям вдуть и присунуть, четко распределяющие гендерные роли, и старинное поэтическое овладеть (vs. принадлежать). Сам собой напрашивается неутешительный вывод: «А вот такая у нас картина мира, такое отношение к сексу, ничего не попишешь», — после чего останется только привести примеры из дискуссий в соцсетях и закрыть тему. Но это недостойно лингвиста, который знает, что общество разнородно, и ощущает, что отношение кое у кого меняется. Когда Митька Лихой собирается трахнуть подругу Нюрку-Гопницу, это нормально. У менеджера коворкинга Эдуарда и его девушки Алисы, пиар-специалиста в Музее русской культуры, все должно быть несколько иначе.
Стоп, но в ряду все же есть наиболее современные и нейтральные, в том числе гендерно нейтральные, — заниматься любовью/сексом, трансформированные кальки английских выражений to make love и to have sex. Увы, кого ни спроси, не удовлетворяют и они — обезличенные, механистичные, «занимаются спортом, а не любовью» и т. п. Они гипернейтральны, то есть намеки на эмоциональную сферу в них выхолощены полностью.

 А что там у нас на языковой периферии? Среди устаревшей лексики, в близкородственных языках? Вот упомянутое украинское кохаться — одновременно и «любить», «встречаться», и «заниматься чувственной любовью». И не только — узко — сексом, но именно чувственной любовью, иметь любовный контакт, включая и поцелуи, ласки, объятия, слова — все форматы передачи информации типа «нежность». И этот глагол предполагает равенство, оба лица — и субъекты, и объекты одновременно. Кстати, этимологически слово родственно русским касаться и даже чесаться (вновь вспоминаются screw и подобные), но радикальная разница — в произошедшей эволюции значения, от чисто физического контакта к чувству.
 Конечно, кохаться не единственный возможный вариант, тем более что для современного русского уха слово звучит как чужое.

 Пронзительное в стихах Иннокентия Анненского (начало XX века): «Любиться, пока полосою / Кровавой не вспыхнул восток, / Часочек, покуда с косою / Не сладился белый платок».
Вот наш родной XXI век, пишут пользователи ЖЖ:

 На мой взгляд, в этих цитатах слово смотрится вполне органично. И еще из ЖЖ:

 А есть еще миловаться, переносящее внимание на любовные ласки, и яриться, акцентирующее страсть. Вот еще кусочек из современного публичного дневника: «Мы поужинали и легли спать, но сперва опять помиловались…»
Конечно, слова директивами не вводятся, но раз кто-то их употребляет, шанс есть. Посмотрим и понадеемся — ведь чем больше в языке любви будет слов нежности, а не презрения и ненависти, тем лучше.